Утро Таиланда

Между Бангкоком и Конкеном, 10 ноября. Старушка Азия. Едем и вдыхаем запах истощенной земли. После Бангкока потянулись рисовые поля Наступила ночь, взошла луна, и из окна вагона можно было видеть поблескивающие на черной земле лужи. Затем пошли холмы поросшие густой растительностью, и непроходимые лесные чащи. Сегодня утром снова показались рисовые поля. Куда ни глянешь - всюду, иногда до самого горизонта, тянутся затопленныe водой квадраты - поля невысокого риса напоминающего сорную траву. Земля затоплена желтой водой. Буйвол тянет почти потонувший плуг, который напоминает показавшийся из грунта якорь. За плугом по колено в воде бредет человек. Каждый его шаг - кусок пашни, вырванный у первозданной хляби. Выращивать рис - значит жить. Скоро рис созреет. Нет в жизни этих людей зернышка таинственней и бесценней, чем маленькое зернышко риса, взращенного столь тяжелым многодневным трудом. Оно твердо, как камень, как оникс. Это зернышко - плод, рожденный от встречи земли Азии с водой. Тысячелетиями сотни миллионов людей - от рождения и до самой смерти - не знали ничего, кроме риса. Они терпеливо растили его, словно просеивали сквозь пальцы песок пустыни.

Я видел, как по узким каналам, пересекающим Бангкок, под мостами, по которым снует оживленная толпа, непрерывно скользят вместительные баржи, доверху наполненные рисом. При резких толчках тяжелая баржа накреняется, и быстрые струйки риса ссыпаются в темную воду. Иногда на огромные белые горы зерна садятся птицы. Рис повсюду - в лодках, на грузовиках, прямо на земле около лавок, в вагонах поездов; он - олицетворение Азии: больше риса - больше людей. В других местах жизнь зависит от многих продуктов земли, от богатства ее недр, от уровня развития техники. Здесь же зависимость прямая, элементарная. Однако не надо забывать, что в основе ее - человеческое терпение.

Терпение и буддизм...Наш поезд ползет вдоль одной из деревень. Еще едва рассвело, а буддийские монахи уже обходят дома, собирая пожертвования - рис. Оранжевый цвет их одежд ослепительно ярок на фоне мягких красок не успевшего стряхнуть с себя дрему утра.

На земле нет другой страны, в жизни которой религия занимала бы такое важное место. Почти все мужчины Таиланда, особенно жители деревень, проводят определенное время при храмах в качестве послушников, а потом и монахов. Они облачаются в оранжевое одеяние, представляющее собой обыкновенный кусок материи, обмотанный вокруг голого тела, и, далекие от покинутого ими мира, тратят многие месяцы и даже годы на молитвы и сбор подаяний.

Каждый житель раз в неделю либо раз в день, в зависимости от состоятельности или щедрости, кормит монахов. Это нельзя рассматривать как паразитизм. Любой человек может раз в жизни воспользоваться таким обычаем, тем более что монахи несут в народ получаемые в храмах знания. Пусть несколько своеобразные, знания эти в какой-то мере способствуют культурному развитию народа.

Не знаю, чему это приписать - то ли многочисленным монахам в лучезарных одеяниях, спокойно и мечтательно прохаживающимся по деревенским улицам, то^ли благодушным торговцам, стоящим у дверей китайских лавок, то ли безоблачному утру, но я ощущаю здесь атмосферу мира и счастья. Как хорошо, что день начинается так: ведь я еду в Конкен, где мне предстоит видеть прокаженных.

Почему прокаженных? В Таиланде проказа - болезнь не самая распространенная. Она не смертельна. В наши дни проказа излечима. Кишечные болезни, малярия (несмотря на то что в результате активной деятельности органов здравоохранения число заболеваний сокращено вдвое) наряду с туберкулезом и авитаминозом вот самые трудные проблемы. Смертность, вызываемая этими заболеваниями, еще очень велика: лишь сорок четыре процента детей достигает пятнадцатилетнего возраста (в странах Запада - девяносто три процента); восемнадцать процентов доживает до шестидесяти лет (против семидесяти процентов на Западе). Так почему же тогда меня интересует проказа встречающаяся лишь среди незначительной части населения? Потому что проказа - болезнь, о которой сложены легенды, это социальное зло, влекущее за собой изоляцию зараженных, заболевание, которое, подобно всем другим, нуждается в лечении и профилактике, но кроме того, еще и тревожит сознание. Проказа возвращает нас к древней евангельской притче о поцелуе прокаженного.

Само слово "прокаженный" ассоциируется с беспросветным мраком, вселяет ужас. Люди пытаются изгнать это слово из своего лексикона, заменив выражением "больной проказой". Тем не менее я продолжаю писать "прокаженные". И позволяю себе это не потому, что не понимаю значения этого печального слова, а потому, что вкладываю в него ровно столько, сколько оно означает. До последнего времени больных проказой подвергали пожизненной изоляции в лепрозориях, а людей соглашавшихся за ними ухаживать, считали подвижниками, приносящими себя в жертву во имя человеколюбия. Таким образом, прокаженные невольно становились поставщиками святости: служение им обеспечивало место в раю. Ставят ли люди перед собой такую цель сегодня? Не наступило ли время, когда рай, прежде достигавшийся ценой человеческой жизни, должен стать доступным лишь живым людям в их земном существовании?

Не знаю, почему я говорю о рае. Быть может, под впечатлением тихого таиландского утра... Сойдя с поезда, мы проходим по базарной площади городка Конкен.

Здесь все напоминает Китай: его границы уже совсем близко. С давних пор китайцы переселялись в эти края. В Таиланде насчитывается свыше трех миллионов китайцев.

В Конкене мне предстояло встретиться с испанцем и таиландцем, работающими над новым методом лечения проказы. Испанский врач живет на краю города в большом деревянном доме, притаившемся в тени обступивших его деревьев. Молоденькая босоногая служанка проводит нас через длинную комнату; в глубине ее стоит алтарь для отправления мессы, бедный алтарь, похожий на старинный, слишком высокий туалетный стол с которого сняли флаконы, оставив лишь два деревянных подсвечника. Над алтарем возвышается крест. Снаружи - яркое утро, а здесь - неожиданная тень.

Испанский врач торопливо выходит к нам, бормоча извинения и на ходу приглаживая черные волосы. По-видимому, ему нет и тридцати. Он худощав, не очень высок, носит короткие усики. Его внешний вид, подвижность успокаивают меня. Он задает мне вопросы. Нет, я ничего не знаю о проказе, почти ничего, только то, о чем повествует притча.

- Неважно. Все очень просто. В течение двух недель любой может узнать о ней столько же, сколько знаю я. Мы поедем туда вместе.

И снова утро. Мне вспоминаются другие утра, похожие на это. Я всегда стремился побольше узнать о болезнях, которыми страдают люди. Я посещал больницы. Врачи назначали мне свидания по утрам. Обычно больницы это строения, расположенные вдали от жилья, среди больших парков, засаженных деревьями, названия которых я никогда не слышал. Все было спокойно. Болезни, уподобившиеся ссылке. Утро Мне говорили: "Начнем наш обход. Я буду объяснять". Отворялась первая дверь, и внезапно я чувствовал, что того мира, в котором я только что находился, больше не существует. Я попадал в другой мир, в другое время, в нем звучал другой язык, царила другая тишина. Это был мир страданий, заточивший в темницу свежее утро.

Сегодня я испытываю то же самое. Стены лепрозория возвышаются вблизи Конкена. Медицинский персонал располагает здесь своими лабораториями палатами для врачебного осмотра. Проказа вызывает снижение процента гемоглобина - белокровие. Таиландские сестры милосердия размазывают между двумя стеклянными пластинками каплю крови, сравнивают результаты. На столе лежит кирпич. Он яркого розовато-коричневого цвета: такой бывает окраска первого пятна на теле больного проказой. Цвет кирпича служит критерием, напоминает о веках позора, возрождает миф о проказе. Долгое время, иногда годы, человек носит болезнь в себе, не испытывая никаких страданий, и вдруг, внезапно, на его теле появляется розовато-коричневое первородное пятно, которое постепенно расползается. С этого момента все кончено, человек отдан во власть болезни. Он осужден на проклятие, никогда уже не обрести ему прежней чистоты. Не иначе, как все силы неба и ада потребовались для того, чтобы по земле ходили люди, покрытые пятнами проказы.

Теперь я должен вновь проделать аналогичный путь. Мне предстоит открыть проказу и одновременно тех, кто ею страдает.